– Паш, ты бы предупреждал, хотя бы, а?

– Чего предупреждать-то… – буркнул Паша в ответ. – Командир приказ дал… А потом лизнул свою руку:

– Такая же… Как у немцев.

– Что такая же? – не понял Вини.

– Кровь такая же. Соленая. И у наших такая же…

– Можно п-подумать ты дегустируешь в-виды! – хохотнул Юра. – Доктор Лектор, б-блин…

Паша посмотрел в глаза Юре:

– …Взводному нашему когда голову снесло осколком, я рядом был. Мозгами и кровью прямо в лицо плеснуло. Теплые. Главное, мозги пресные, а кровь соленая. Потом я в атаке немца в упор пристрелил. Прямо в затылок, он в другана шыком… И тоже – мозги пресные, кровь соленая. Кости его мне щеки поцарапали. А потом, в лагере уже политрука нашего – Мишку Зильберштейна – расстреляли. Немец. Сразу. В упор. Из "Вальтера". Он рядом стоял…. Мозги пресные, кровь соленая…

Он уставился в одну точку и замер, побелев глазами…

– Паш, а Паш! – осторожно коснулся его плеча Еж.

– М? – дернулся тот.

– Пора!

…Пришлось сделать крюк. Сначала отвели девчонок и Валеру в тыл. Велели сидеть тихо – как мыши. Передовая рядом – немцы должны шариться туда-сюда – санитары всякие, подносчики боеприпасов, связные и прочая тыловая шваль.

Когда вышли к штабу датской бригады – Паша и прирезал пленного. А куда его девать?

Весь штаб представлял собой всего лишь землянку на краю небольшой полянки. У входа стоял часовой. Выскочил посыльный, потом другой – и исчезли в лесу.

– Василич! Командуй! – шепнул майор. – Ты в этих делах способнее.

– Юра, Вини! И ты политрук, – шепнул Кирьян Васильевич. – Слева обойдите. Танкист, Хомяк, Еж, – тьфу, блин зверинец! – справа обойдете. Мы с Леонидычем и ты, Паша – напрямки пойдем. Ждите. Десантура, нож метнешь в часового?

Тот равнодушно кивнул.

– Как только Колупаев часового положит – идем к землянке. Только без выстрелов. Тихонечко идем… Ясно?

Вини показал большой палец, а Еж просто кивнул. И расползлись в разные стороны.

Двадцать минут лежали молча. Дед чуть заметно кивнул Леонидычу, а тот хлопнул по плечу Пашу. Десантник моргнул в ответ, неожиданно встал во весь рост и… И вышел из кустов, подняв руки. А потом свистнул.

Часовой резко повернулся и обомлел от вида вышедшего из леса русского десантника. Тот жевал еловую веточку, подняв руки вверх. Без оружия, между прочим. Немец резко сдернул с плеча карабин. Через секунду он сполз с ножом, торчащим в глазнице. А Паша так и остался стоять с поднятыми руками. Только чуть обернулся с ухмылочкой и показал пальцами – вперед!

Партизаны медленно приподнялись и пошли к землянке.

И вот невезуха!

Только они вышли из леса – по тропинке вышел немец. Или датчанин? Да хрен разберешь!

Автоматная очередь пропорола фашисту грудь. Таругин не успел отжать спусковой крючок, как из землянки, на звук выстрелов, выскочил еще один фриц.

И получил в лобешник пулю от Юры:

– Не сбит п-рицел, на этот раз, – криво ухмыльнулся он. – О, еще один!

Этого сняли все сразу, аж серо-красные ошметки брызнули во все стороны.

– Интересно, – буркнул Паша. – А где у них тут боевое охранение?

Боевое охранение не замедлило выскочить из леса. И тут же легло, в количестве двух человек, под пулями партизан.

– Лежать, бляха муха, всем! – крикнул дед – из узкого окна землянки высунулся ствол автомата, – гранатой его!

– Нельзя, Василич, там же генерал датский! – крикнул Вини.

– Да хер на него, гранатой! Уй, млять твою побоку… – и дед высадил всю обойму трехлинейки, то и дела передергивая затвор, в щель. Автоматчик в ответ шмальнул длинной очередью. Однако обзора ему не было никакого – все пули ушли верхом. В этот момент к входу подползли Юра Семененко и политрук. Тимофеич красный лицом, а Долгих, наоборот, побледнел:

– Ой, мать ой мать, – громко шептал политрук, вытаскивая гранату дрожащими руками. – Ой, мать! – и киданул ее в проем двери блиндажа.

Грохот еще стучал по деревьям, когда Юра и политрук рванули внутрь. Дверь внесло разрывом внутрь, размазав по полу какого-то фрица. Еще один лежал у телефона, растекаясь темной лужей из-под живота. Третий, схватившись за ухо, пальнул из пистолета.

Промазал!

И тут же получил кулаком в арийское таблище, немедленно потеряв сознание.

– Этот? – спросил непонятно кого дед.

– А кто ж знает! – подал голос Еж снаружи. – Быстрее давайте!

– Эт… Эт…

– Чего? – оглянулся

– Эт-тот… – просипел Юра, зажав рукой окровавленный живот, и улыбнулся. – Шт… Штурм…

– Юра! Твою…

Он сглотнул кровавую слюну:

– Попал, сволочь, надо же…

– Валера! Млять, Валеру давай!

– С девками он остался! – почти крикнул Вини, склонившись над Юркой.

Тот попытался приподняться, опершись рукой на земляной пол.

– Сиди уже! – Леха осторожно положил ему руки на плечи. – Сильно?

– Т-терпимо. Ф-фрица…

– Да хер с ним… Куда тебя?

Вместо ответа Юра протянул окровавленную руку:

– Б-богом клян-нусь… Арии…

– Юра! – суетились вокруг него товарищи. – Понятно, что арийцы, кто ж еще то! Ты лежи, лежи!

Тот мотнул головой и вытянутым пальцем:

– Арисака! – выдохнул он. – Ей-Богу, ар… арисака.

– Юра, чего ты городишь? Парни, наверх его тащим! Быстро!

О притолоку входа стукнулись каждый по очереди – Еж, тащивший Юру под руки, Хомяк-Прокашев – взявший раненого за ноги, и даже маленький Вини, взявший винтовку Юры.

– Там это… – Шептал Семененко, улыбаясь кровью и как-то виновато смотря на друзей, – там арисака, на стене арисака!

– Да понятно, Юр, понятно! Ты лежи, давай, не дергайся! – наперебой говорили Вини и Еж. Леонидыч в стороне кусал губы. Дед мрачно смотрел на раненого. Прокашев вытер лоб, оставив кровавый размазанный след. Политрук с танкистом вязали оглушенного штурмбанфюрера. Паша стоял чуть поодаль с винтовкой наперевес, вслушиваясь в лес.

– Ух-ходите… Слышите меня? Уходите, а?

– Тихо, Юра, тихо… – Вини прижал тампон к ране, придерживая Юру за шею, а Еж бинтовал.

– Немцы! – вдруг крикнул Паша и пальнул куда-то в лес, упав плашмя. В ответ раздался резкий стук немецких карабинов и крик, видимо офицера:

– Fremad, hurtigt, hurtigt!

Дед рявкнул:

– Уходим! Леха! Философ! С политруком Юру! Ганса, ганса, млять, вперед!! Еж, твою меть!